Мы возвращаемся в эпоху денейтрализации смыслов. Всякое слово, употребляемое во время столкновений систем, локальных конфликтов, пропагандистских выступлений, имеет совершенно особое значение, играет роль маркера. Добровольцы или ополченцы? Боевики, оппозиционеры или террористы? Фашисты или митингующие? Комбатанты? Мигранты или беженцы? Кто-то наверняка вслед за хроникой денейтралитета составит его словарь. Ольга Добровидова изучает язык французской прессы в разрезе толкования слова «мигрант» и сопровождающего его европейского миграционного кризиса давно не виданных масштабов.
Невероятный промах французских журналистов, которые стали единственными в Европе, кто не опубликовал на первой полосе снимок тела Айлана, маленького сирийского мальчика, утонувшего у берегов Турции, — тревожный сигнал. Чем объяснить тот факт, что в несознательном коллективе французских медиа фотографию Айлана отбросили без лишних размышлений, как если бы она иллюстрировала просто ещё одну новость из многих? С другой стороны, такие картины мы видим последние двадцать лет, с каждым кораблекрушением в Средиземном море, так почему к ней нужно относиться иначе?
Ответ на этот вопрос, может быть, нужно искать во французских дебатах: нынешний гуманитарный кризис рассматривается как усиление, хотя и впечатляющее, но лишь усиление «волны миграции», которая годами бьется о европейские побережья — сегодня греческие и итальянские, вчера испанские. Неслучайно здесь говорят о «мигрантах» или «нелегалах» и не говорят о «беженцах». По сути, для французов Айлан — не более чем одна из жертв «нищеты мира» (в оригинале misère du monde — отсылка к одноименной книге Пьера Бурдьё — прим. пер.), привлечённая европейским Эльдорадо. Эти неразличимые массы, штурмующие наши границы с риском для собственной жизни, — это дискурс «Национального фронта» — не более чем иммигранты, которые в лучшем случае украдут у французов их хлеб, в худшем — принесут с собой джихад.
Слово «мигрант» — семантическая набедренная повязка, которая позволяет отрицать уникальность человеческой драмы, разыгрывающейся на наших границах, слово с отрицательными коннотациями: в конце концов, разве в слове «иммигрант» нет слова «мигрант»? Or, подавляющее большинство тех, кто ищет способ попасть в Европу, ещё несколько лет назад никогда бы не подумали покидать свои страны: они не «мигрируют», они бегут от войны, резни, преследования, изнасилований, пыток, смерти. Хватило ли бы у кого-то духу назвать мигрантами оппозиционеров, преследуемых по политическим соображениям, или евреев, спасавшихся от преследования со стороны нацистов в 30-х годах? Говорить о миграции вьетнамских «людей в лодках» или камбоджийцев, бегущих от режима красных кхмеров?
Айлан, который в жизни не знал ничего, кроме войны, остался бы дома, если бы не ужасы Ассада, исламских боевиков, а теперь и ИГ. Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев, Frontex (европейский орган по мониторингу внешних границ) или страны вроде Германии используют верные слова: ЕС столкнулся с гуманитарной катастрофой, беспрецедентным притоком людей (в основном сирийцев, но и иракцев, афганцев, эритрейцев), которые ищут безопасности. Говорить о мигрантах — значит отрицать их страдания, не давать гражданам ЕС представить себе драму, которая сейчас разыгрывается, анестезировать общественное мнение: французский блэкаут снимка Айлана показывает, какой вес имеют слова.
Политики и пресса несут ответственность за эту ужасную статистику: 56% французов отказываются принимать этих самых мигрантов, а 66% немцев готовы открыть двери для этих беженцев. В Германии знают, что тем некуда отступать, кроме как в нищету транзитных лагерей или к смерти. Айлан был беженцем, сказать это — значит отвергнуть эту повальную «лепенизацию» умов и душ.
- Observatoire des journalistes et de l’information médiatique (сайт медиакритики с крайне правым уклоном — прим. пер.)
На фоне миграционного кризиса таких масштабов, очередей из сотен тысяч потенциальных иммигрантов — какую выбрать лексику? Наш анализ редакционной статьи брюссельского корреспондента газеты Libération Жана Катремера в номере за 5-6 сентября, выделяет некоторые аспекты этой проблемы, выходящие за пределы споров о семантике.
Статья как будто бы открывает дискуссию, но уже заголовок её немедленно закрывает: «Больше не говорите “мигранты”, говорите “беженцы” ». В нём нет восклицательного знака, но посыл и тон вполне соответствующие. Для начала Катремер обличает своих французских коллег (забывая про Le Monde), которые «одни в Европе не напечатали фотографию Айлана, маленького сирийского мальчика, который утонул». Корень этой несознательности автор видит в общем направлении французской дискуссии: «Нынешний гуманитарный кризис рассматривается как усиление… волны миграции, которая годами бьется о европейские побережья». Само слово «мигрант» отсылает к «иммигранту», имеющему во Франции негативные коннотации — это такая «семантическая набедренная повязка, которая позволяет отрицать уникальность человеческой драмы, разыгрывающейся на наших границах». На каких границах? Воображаемого европейского Эльдорадо или всех конфликтов во всех странах? Простираются ли границы Европы до Ирака, Сирии, Эритреи или Сомали? Это правда, что Европейский Союз рассматривает Европу не как историческую, географическую и культурную целостность, но как союз, объединённый «правами человека», и что преимущество юридических границ в том, что их легче перейти, если сначала устранить нежелательные физические границы.
Идем дальше: «Говорить о мигрантах — значит отрицать их страдания, не давать гражданам ЕС представить себе драму, которая сейчас разыгрывается, анестезировать общественное мнение…». Сострадательные аргументы отлично можно развернуть: говорить о беженцах — значит запрещать гражданам думать о кратко-, средне- и долгосрочных последствиях такого беспрецедентного перемещения населения, анестезировать общественное мнение о реалиях косоваров, албанцев, индийцев, ланкийцев, пакистанцев, которые не прибывают из зон боевых действий. Это значит ставить превыше всего эмоции — тело маленького мальчика — чтобы отказаться от любых размышлений о том, кто на самом деле виноват в том, что люди тонут. Это значит забыть о роли Франции в ливийском хаосе, роли США — в иракском, исламистов — в сирийском, о роли всех тех, кто поощряет контрабандистов, надеющихся на полную потерю контроля над ситуацией.
Лучшее в колонке — в конце: reductio ad Lepenem («доведение до Ле Пен», игра слов, построенная на основе приёма reductio ad absurdum, доведения до абсурда — прим. пер.). Использовать слово «беженец» — значит «отвергнуть эту повальную «лепенизацию» умов и душ». В то время как мигрантам «некуда отступать, кроме как в нищету транзитных лагерей или к смерти». Если вы говорите «мигранты», вы лично виноваты в несчастьях и смертях тех, кто хочет поселиться у вас дома. Виноваты все, кроме немцев, которые хотят принять ещё больше, но надолго ли?